Все было вчера

Он не чувствовал ничего: ни боль, ни обиду, ни унижение. Все эти сантименты и переживания, не задерживаясь, скатывались с него. И души у него больше не было. Его душа была мертва. А тело – большое от природы и съедаемое болезнями, в обмен за нерадивое отношение к нему – было ему уже не нужно. Он тяготился им. Страдал многочисленными недугами, знал о своей безнадежности и мучился необходимостью носить его – рыхлое, сырое, грузное и хворое. Бессмысленную затею с больницами отверг раз и навсегда. Поддерживать свое тление не желал. Он не видел смысла в своем существовании. Он равнодушно и безучастно отдавал свою плоть времени – беспощадному, немилосердному, свирепому.

У него осталась только пронзительная память. Теперь он мог бесконечно предаваться томительным воспоминаниям. Для него исчезло будущее, не существовало настоящего. Все осталось в прошлом. Как будто вчера.

Буров помнил с подробностями все свои неполные пятьдесят лет жизни. Выпускные школьные экзамены. Золотая медаль. Потом «красный» диплом после окончания университета. Распределение в небольшой сибирский город. Комсомольская работа. Взлет по служебной лестнице и карамельно-сладкая должность помощника генерального директора по внешне-экономическим связям. От него тогда веяло новыми, молодыми словами, буйными мечтами, смелыми мыслями. Его тело было пружинистым, упругим и здоровым.

А самое главное – рядом была она, Ольга. Его первая и единственная женщина. Бог послал им одно громадное счастье на двоих: неземную, страстную, чистую любовь. И дочь родилась от этой любви необыкновенно красивой и талантливой. Тогда ему все удавалось шутя, словно мимоходом.

Его жена, воспитанная в интеллигентной семье высокопоставленных чиновников, была «тургеневской девушкой». Она отличалась строгостью и простотой. Со всеми сдержанна и чуть свысока любезна; с ним – независима и царственно спокойна. Он ее боготворил, и всякое ее желание исполнялось им с готовностью. Она, дорожившая глубокими семейными устоями, ценила его незаурядный ум, надежность и бережное отношение к семье. Птица счастья над самой головой. Их друзья удивлялись: как можно так любить? Так не бывает…

А у них было. Буров часто задерживался на заводе, уезжал в командировки, но – никогда в других женщинах он не видел женщин. Вернее, он видел существа другого пола, он их уважал, дружил с ними, заботится, как коллега. Но для него во всем мире существовала одна женщина в полном значении этого слова – его Ольга. Только она вызывала в нем восторг и желание.

Балаганная должность «с внешними сношениями» подразумевала круглосуточное опекунство иностранцев, приезжающих на предприятие целыми делегациями. Часто их встречи и проводы проходили в Москве. Случались поездки за границу. По протоколу он должен был быть всегда радушным, гостеприимным, хлебосольным, уметь разговорить, развлечь, позабавить. «Выпить-закусить» тоже входило в его обязанности. Из всего набора этих представлений – «выпить» стало выходить на первое место. Причем, это действо проходило круглосуточно. По утрам, за завтраком, иностранцам предлагалось вино. В обед – водка или коньяк. А уж вечером – кто что желает и в неограниченных количествах. Он сопровождал их и утром, и в обед, и вечером чуть ли не в постель укладывал. Его основательность, собранность стали незаметно растворяться, все больше уступая кутежам и хмельному чаду. Его большой природный ум сопротивлялся. Но маленький человечек, который жил в нем, параллельно большому, услужливо оправдывал: «что ж делать…работа». Его представительная, красивая, рослая фигура начала незаметно расползаться в стороны. По утрам он просыпался усталый, разбитый, бледный. С синими кругами под глазами, с красными ресницами и опухшими веками.

Между Буровым и Ольгой наметилась невидимая жесткая полоска. Словно натянули тонкую леску: спотыкаешься, а помеха незаметна. Он, почувствовав обозначившееся отчуждение, пытался вовлечь ее в свой круг: стал приглашать с собой на презентации, встречи, приемы. Но на тех вечерах, куда он ее приводил, Ольге было тоскливо и стеснительно.

-Извини, - натянуто оправдывался он, отправляясь на очередной банкет, - работа… я бы рад не пойти, но это неправильно расценят…
-Конечно, я понимаю, - вымученно улыбалась она , - только… не пей… прошу тебя, - ей было стыдно говорить ему об этом. Недостойно. Он должен сам определяться со своими силами.

В ответ он клялся со страстной убедительностью. А она отводила глаза. Ей не нужны были его заверения. Ей нужен был он. Прежний. Оба они расставались смущенные, подавленные, избегая глядеть друг на друга. И Ольга и Буров боялись прочесть в родных глазах свой страх и виноватую тоску.

«Держать» себя ему становилось все труднее. Вечера, встречи, проводы все чаще заканчивались для него ночевками в гостиницах, на турбазах, у друзей. Там, где выпивалась последняя рюмка. Утром, когда Буров пробирался домой, он чувствовал себя низеньким, гадким, уродливым. Его появления были пыткой и для него, и для нее. Он трезво оценивал: ему нет оправдания. Она брезгливо отстранялась, обжигая только глазами. Ей было унизительно что-то ему говорить. Прежде всего - за него. Перед ней всегда был образ ее отца. Она никогда не видела его пьяным и не представляла, что таким можно быть. Она терялась и не знала, как можно бороться и что надо говорить, какие слова, чтобы, не оскорбив своего мужа, донести до него состояние ужаса, охватившего ее. Она видела всю трагедию, но не могла ничего предотвратить . Буров ее не слышал.

Начальство тоже стало «предупреждать», смотреть косо. Он чувствовал себя затравленным, растерянным. Пытался что-то объяснять обрывающимся голосом. Запутанно, несвязно. Краснел, лоб покрывался испариной. Как двоечник на экзамене. В конце концов замолкал и отмалчивался. Заискивал. Но сам же осознавал: главная причина его пагубности, а теперь низкого пресмыкания – это слабость характера.

Его тело стало как квашня в тесном бочонке: расползлось и обвисло. Диабет. Церроз. Ишимия. Почти слепота. Он уже не работал. Увольнение принял, как избавление. Решил, что теперь «возьмется» за себя. Все образуется, выправится и пойдет по центральному руслу. Но «само собой» не получилось. Привычки остались прежними.

А для Ольги существовать с ним под одной крышей стало невыносимо. Она видела его по утрам, просыпающегося от тяжелого хмельного сна с усталой мутью в глазах и равнодушием. Он смотрел на нее так, словно перед ним была не любимая Ольга, а привычное видение из давнего плохого сна. Она с молчаливым страданием отмечала его ввалившиеся глаза, почерневшие вокруг, побелевшие виски, оплывшие щеки. Она с отвращением подавала ему таблетки, что-то готовила на кухне. Как избавление, убегала на работу. Но вечером она знала, куда возвращается, и какая картина ее ждет. Идти домой было противно. И Ольга решилась на отчаянный шаг: продала квартиру и разделила деньги на три части. Себе, дочери и ему. Буров, получая свою долю из ее рук, смотрел на нее трогательным детски-искренним взглядом. Она уезжала из города с тяжелым, смутным и тревожным сожалением.

…Он лежал в съемной квартире на жалком подобии кровати. Его уставшие глаза были устремлены в окно с немытыми стеклами. А там, на густой осенней синеве неба, медленно раскачивалась круглая верхушка клена с красными листьями. Даже здесь, в душном, с тяжелыми запахами помещении, чувствовался крепкий аромат увядающего лета. Сгущались сумерки. Свет он давно не включал. Очертания клена сменились отблесками зажженного фонаря. Нытье в левой стороне грудной клетки, начавшееся еще утром, к ночи превратилось в нескончаемую боль. Грудь разрывалась. Он хватал воздух раскрытым ртом. Но сил не хватало. Вместе с потерей дыхания и слабостью им внезапно овладела тоска. Зеленая. Он ясно увидел ее. Потом в глазах стало темнеть и он полетел в глубокую черную пропасть. И мысль, и сознание, и боль, и тоска – все исчезло. Это случилось просто и быстро. Словно кто-то дунул на коптящую свечу и погасил ее…

← Читать далее

«И тигры у ног моих…»

Леночка ждала гостей. Вся воздушная, легкая, она порхала по кухне, а следом за ней летели ее пушистые белые волосы. Ее пухленькие пальчики с розовыми коготками ловко управлялись с вилками и ножами. Леночка мурлыкала свою любимую песенку – «…и тигры у ног моих сели…».

Поделиться в соцсетях:

Читать далее →

Забыли вы, что в мире есть любовь...

В этой истории – все чистейшая правда. Только изменены имена главных героев. Даша лежала на своей общежитской кровати, уткнувшись глазами в стенку. Девчонки разъехались. А она все искала для себя маленькие крючочки, цеплялась за них, царапалась, временами хотела оторваться, но у нее не получалось.