Василий
Василий пробирался к дому с двояким чувством: во-первых, все-таки хочется домой – любыми способами; но, во-вторых (и эта мысль молоточком стучала в висках), его оттуда «выжил» Дикий. Откуда он приблудился, ни Ваське, ни его хозяевам до сих пор непонятно. Раз - и возник во дворе, причем сразу же, всеми своими выходками, начал показывать «кто в доме хозяин»: расположился на лучшем месте у печки, первым подходил к миске с едой, и сразу же стал лапать Нюську, Васькину мать. И Васька, в то время по-юношески несмышленый, скромный, привыкший к домашнему теплу как «само собой», не смог остановить его напор, спасовал перед воровскими выходками, испугался. Васька и ночью просыпался от Дикого: тот тайно подкрадывался к нему, шипел, оскалив клыки, напружинившись, «бросал перчатку» на потасовку. Васька принимал его вызов, но победа всегда оставалась за Диким. Обстановка накалялась до драматизма.
Мягкая и интеллигентная Васькина натура не выдержала натиск Дикого. Вначале он был позорно изгнан во двор. Ночевал, как последний бомж, под крыльцом, мерз, можно сказать, голодал. Его самолюбие было уничтожено еще и тем, что Нюська, родная мать, подобострастно заглядывала Дикому в глаза, подчиняясь угодливо его воле и желаниям. Такого порабощения и бесчестия Васька уже никак не мог выдержать. А что делать? Пресмыкаться и безвольно ползать на брюхе – нет, Васька предпочитал достоинство и честь. Он пытался отбить у Дикого место у печки, но был постыдно покусан и поцарапан им. Этим окончательно был решен вопрос об изгнании.
Бегство
Васька уходил утром, когда в доме уже началось шевеление. Он останавливался, оглядывался, в душе надеялся, что его вот-вот окликнут. Двор молчал. Его уход остался незамеченным. Не совсем, конечно – Дикий-то сразу отметил его капитуляцию и вольготно расположился на жилплощади. Посетовал и хозяин – все-таки Васька был не чужой, свой, проверенный кот. Его ждали, надеялись, что вот-вот вернется, одумается. А куда возвращаться? Васька не раз, крадучись, пробирался к дому, но видел, что вход для него перекрыт: Дикий занял место хозяина, обуяв всех в доме своей решимостью и нахрапом.
У Нюськи с Диким появился котенок: Люська. С ней нянькались, лелеяли, кутали ее в шерстяные носки, подавали только свежее молоко. И Дикий, как отец семейства, прочно занял центральное место. Его уже не отшвыривали, как приблудившуюся скотинку, не попрекали хлебом-солью. Он распушился, заблестел своей серой лохматой шерстью, и, скрепив свой союз с домашними обитателями Люськой, - важно разгуливал по дому. Семейство процветало под ласковыми взглядами хозяина, в тепле и довольстве.
В изгнании
Наступили холода. Ваське надо было как-то определяться с жильем. И он униженно прибился к хлеву, где обитали овцы и корова, в дальней деревне. Жилье было никудышное, насквозь продуваемое ветром, коровье дыхание не согревало. Васька жался ближе к овцам. Иногда ему удавалось втиснуться между ними, и тогда было тепло: «овечка греет человечка». Ночами ему снился родной дом, Нюська, вкусная еда из миски…но он в ужасе просыпался от шипения Дикого. Лохматый кот не давал ему покоя и в изгнании.
А весной, когда уже полностью растаял снег, когда закончились кошачьи свадьбы, и Васька мало-мальски освободился от этого сладкого, но изнурительного этапа, он, подремывая на солнышке, твердо решил возвратиться домой. Не просто решил – он почувствовал в себе силу и уверенность. Его мощные лапы затвердели, когти стали каменными, и сердце его – прежде чувственное и отходчивое – ожесточилось. Он скучал. Он знал, что рано или поздно вернется в свой родной дом: с бродяжничеством было решено покончить. И этот день настал.
Возвращение
Васька пробирался лесом, играючи ловил зазевавшихся птиц – те совсем страх потеряли от беспечности, вынюхивал в траве полевок, грелся на горячей земле. А когда на пути встречались суслики, хомяки или зайцы, он превращался в тигра: выгибал спину, при этом его пятнистая серая шерсть на загривке вставала дыбом, рычал по-звериному. Беззащитные зверьки пулей летели от неведомого чудовища. Васька знал, что страшен в гневе. И гордился собой.
Первый раз он подошел к дому поздним вечером: его кошачье сердце колотилось от волнения. Хотелось быстрее заскочить в дверь, лечь на свое место у печки, увидеть Нюську. А главное – ему снова хотелось, чтобы хозяин погладил его, налил молока и поговорил с ним. Но Васька, сдерживая свои порывы, затаился в огороде. Только утром он увидел Нюську, а с ней и Дикого – важного, округлившегося, «причесанного», только бантика не хватало на шее. Они вышли на крыльцо и комфортно, по-барски улеглись на ступеньках, жмурясь от осеннего солнца: сытые, довольные, обласканные.
Васька вздыбился, ощетинился, зарычал по-тигриному. Дикий напрягся. Нюська же, приподняв мордочку, потянула воздух, и заволновалась: почуяла неладное и, мелко семеня, бочком-бочком, протиснулась в дверь: «Уйти, от греха подальше», - подумала про себя. А Дикий, напружинившись, медленно, чуя врага, но, твердо зная, что его надо изгнать, в полуприсяде, осторожно начал пробираться к огороду. Васька ждал. Он не хотел затевать драку на виду у всех. Он сам выбрал ринг и знал, что соперник услышит его зов.
Поединок
Дикий узнал Ваську и оцепенел: перед ним стоял, выгнувшись, не мозгляк, покинувший дом год назад, а матерый котяра с огненными глазами, казалось из них брызгами летят искры. Шерсть, переливаясь на солнце ярко-коричневыми проблесками, переходила в черные пятна, заканчиваясь на хребте белым мелированием. Его усы топорщились в разные стороны, словно антенны, улавливающие едва заметное шевеление врага, пасть оскалилась, показывая отполированные клыки. Все Васькино тело превратилось в упругий мускулистый комок. Дикий дрогнул. Но он не позволил себе и минуты сомнения в схватке. В нем жила уверенность в своей силе, память хранила победы, и он, напружинившись, прыгнул на Василия. А тот год ждал этого прыжка, в его голове уже было все проиграно и отрепетировано, казалось, он даже засмеялся и отпрыгнул в сторону. Дикий, приняв этот скачок за капитуляцию, воодушевившись, разогревая себя громким воплем, с новой силой бросился на врага. А Васька, опять посмеиваясь, отскочил в сторону. Дикий, без паузы – за ним. Васька встал на дыбы и всей своей мощью, словно кувалдами, обрушился на самозванца передними лапами, придавил к земле и начал трепать его клыками. Летела дымчатая шерсть, пух, стоял оглушительный ор, разорванное ухо Дикого фонтанировало кровью. Васька вошел в раж и свирепо рвал врага лапами, клыками, каждой своей клеткой он вгрызался в тело ожиревшего кота и распалялся все больше. Дикий уже не сопротивлялся, он безжизненно распластался на земле и отдался полностью в лапы противника…
Васька отдыхал в овраге, что сразу за огородом. Он знал, что путь в дом ему открыт, но он не спешил. Он наслаждался и переживал минуты триумфа. Он видел, как Дикий, полумертвый, полз к лесу. Но ему было лень добивать его – пусть идет, сюда он больше не вернется.
Свое убежище Васька покинул в день рождения хозяина, когда в доме собрались гости, всем было весело, радостно, шумно. И тут - торжественно, не спеша, сияющий и вальяжный, вышел он – нежданный именинный гостинец.
Отрывок из книги «Вслед твоей любви»
…Когда она вошла, все ресторанное пространство с разношерстной публикой, приглашенной на тусовку, примолкнув, устремилось взглядами к ней. Ее шифоновое платье, с треугольным, почти дерзким вырезом на груди, заканчивающимся у самой ложбинки, удачно подчеркивало, даже кричало, привлекая внимание к ее красивой, высокой груди. Двойной волан на подоле колыхался в такт движениям. Темно-серый, с синими разводами шифон, мягко струящийся по ее крупной, но ладной фигуре, придавал ей женственности. Высокие шпильки черных лакировок завершали ощущение полета.
Читать далее →СГОРАЯ ОТ СТРАСТИ И КОРЧАСЬ ОТ БОЛИ
Рестораны в провинциальных городах - это не московские «Праги» или элитные кафе. Здесь и музыка попроще, и публика поскромнее. Но есть в них очаровательный уют собравшихся вместе друзей: многие знакомы друг с другом просто по городским улицам. И, когда кто-то выходит на круг, остальные дружно поддерживают прихлопами, да притопами.