Правопорядок

Юрга, будучи узловой станцией, являлась как бы и конечной для пассажирского транспорта. Здесь формировался кольчугинский поезд со временем отправки из Юрги в два часа ночи. Никто, пожалуй, в наши дни, не ответит, почему так поздно? Да и тогда вряд ли кто дал бы вразумительный ответ на этот вопрос, сослался бы на указания свыше.

На вокзале и на деревянном перроне у вокзала была такая скученность людей, едущих в разные стороны, что пройти можно было, лишь протискиваясь боком или выбирая место, куда поставить ногу. Особенно большой прилив пассажиров начался в тридцатом году в связи с развитием Урало-Кузбасского комбината, строительством КМК, Турксиба и повсеместно развернувшейся классовой борьбой по ликвидации кулачества.

Ехали семьями, со всем домашним скарбом, только что без скота, который уничтожался тогда безжалостно, как бы в отмщение советской власти в связи с пресечением эксплуатации человека человеком, изъятием из частного владения средств порабощения, ликвидации кулачества и спекуляции.

Особенно много ехало людей из Казахстана и Киргизии. Формирующийся у нас поезд не мог вместить всех стремящихся уехать. B него вмещались не более шести–семи сот человек, а ожидающих отъезда было в два–три раза больше.

В посадочной толчее, в полночь, при тусклом освещении нескольких керосиновых фонарей, происходили и кражи, и грабежи, и даже выбрасывание из поездов погрузившихся пассажиров, отъехавших на сотню–другую метров от станции.

Как вороньe своей добычи, дожидались посадочной толчеи прилетевшие в Юргу пройдохи, воры, бандиты, карманники и беспризорники от двенадцати до шестнадцати лет. Сбежав из детских домов, скрываясь от родителей, они попадали под влияние воров, считавших себя «в законе» и живших, в основном, за счeт этих подростков.

В летнее время все эти воры – подонки человечества и их прислужники- беспризорники целыми днями отлeживались в различных укрытиях: в густых зарослях кустарников Крутого лога, у ветряной мельницы или в Староягоднинском логу. Резались в карты, похвалялись своими воровскими похождениями. С наступлением ночи со всех сторон они появлялись в посeлке. Если у них не было удачи в кражах на вокзале, шастали по улицам, воровали всe, что попадало под руку. Забирались в дома, даже тогда, когда хозяева бывали в огородах, дворах.

Юрга с наступлением ночи напоминала растревоженный улей. Ночная и предрассветная тишина взрывалась шумным гомоном, взыванием о помощи, бранью, а кое-где и воплями влипших и попавших под самосуд воришек. Попавшиеся на месте преступления с поличным дорого расплачивались: их нещадно избивали, калечили, оставляя на месте избиения еле живыми.

Создавалось опасное положение в связи с появлением бандитских шаек, вооружeнных всевозможнейшим оружием. В составе этих шаек были бежавшие из нарымских мест ссылки деклассированные элементы, белогвардейцы, противники Красной армии, непримиримые кулаки, священнослужители и выходцы из купечества.

Вначале оградить жителей посeлка от грабителей, воров и прочих проходимцев, навести порядок на железнодорожном вокзале, возможностей почти не было. На всю Юргу был единственный блюститель порядка – участковый инспектор милиции Ерeмин, человек отважный, умелый организатор, безгранично-находчивый,непоколебимо-спокойный и очень заботливый. Он в труднейших условиях за короткий период времени организовал из комсомольцев и несоюзной молодeжи довольно крупную по тому времени ячейку бригадмила . Ерeмин заинтересовал их так, что они всe своe свободное время проводили в ячейке. Либо в штабе, расположенном в доме, где находился участковый, либо выполняли какие-то задания инспектора или старосты ячейки.

Те ребята, которые не были вовлечены в работу бригадмила, осаждали Ерeмина и старосту бригадмильцев своими просьбами и заявлениями о приeме их в ячейку. Желающими были почти все подростки от четырнадцати лет. Многим, конечно, было отказано. В режиме жeсткого отбора принимались крепкие ребята не моложе полных пятнадцати лет, не имевшие никаких проступков.

При штабе, вернее при служебном помещении участкового инспектора, кроме бригадмильцев дежурил сельский милиционер. Сельские милиционеры выбирались в каждом населeнном пункте из местных жителей, сроком на один год. Именно они являлись связующим звеном между населeнным пунктом и участковым милиционером. Эти сельские милиционеры выезжали на лошади дежурить при участковом инспекторе по своему графику. Дежурство сельского милиционера продолжалось три дня подряд. Таким образом, дежурили они один раз в месяц и не получали никакого содержания, привозили свои продукты и корм для лошади. На дежурстве такие милиционеры получали оружие, в данном случае винтовку.

В служебном кабинете Ерeмина, в железном шкафу, прикованном к стене, находилось несколько винтовок, около десятка берданок, две двустволки и некоторое количество наганов. Ко всему этому оружию имелось солидное количество боеприпасов. Ключи от шкафа с оружием и объeмистого несгораемого ящика с боеприпасами участковый инспектор никому не доверял ни на одно мгновение. Таким образом, доступ к боевому арсеналу имел только он один.

Со дня организации ячейки бригадмила, после расформирования юргинского райисполкома, в резиденции участкового инспектора круглосуточно дежурили бригадмильцы, смену постов производил бригадир. По одному этому можно было судить о крепкой дисциплине бригадмильцев.

Ячейка бригадмильцев была разбита на три бригады, подчинeнные старосте Константину Поймакову, спокойному, вдумчивому и находчивому юноше, более двух лет находившемуся в этой должности.

Те бригадмильцы, которые имели возможность в дневное время появляться в штабе, направлялись в посeлок как блюстители порядка. А для того, чтобы подтвердить свою причастность к бригадмилу, у каждого бригадмильца имелся значок, который все носили под отворотом лацкана пиджака, а кто был без пиджака, значок прикрепляли под отворот клапана нагрудного кармана с левой стороны. Значки были номерные, и ребята постоянно имели при себе удостоверения, подтверждающие право ношения этих значков.

Для правонарушителей, беспризорников, мелких воришек, карманников встречи с юношами, носящими бригадмильские значки, равнозначны встрече с милиционерами, а порой еще опаснее, так как от бригадмильцев убежать было невозможно. Они, как было принято, ходили не в одиночку и моментально настигали убегающего.

Неприятны были встречи с бригадмильцами и для матeрых преступников: их быстро распознавали и задерживали. Не помогала ни приличная одежда, ни прогулки с соучастницами. И не удивительно. Бригадмильцы являлись местными жителями, знали в посeлке всех. Появление нового, незнакомого человека всегда настораживало, и кто-нибудь из дежуривших авторитетно заявлял: – Человек не наш, необходимо проверить. Подозреваемый оказывался в штабе, где устанавливалась его личность, и выносилось нужное решение.

Бригадиры бригадмильцев перед выполнением задания получали личное оружие – револьверы системы Наган и сдавали их лично Ерeмину, уходя домой. В отсутствие его оружие сдавалось ответственному дежурному по штабу, с отметкой в журнале, и делалось это в присутствии сельского милиционера или же старосты ячейки Поймакова. Длительной, кропотливой, порой небезопасной была борьба с правонарушителями, ворами.

Созданные группы бригадмильцев, каждую ночь дежурящие в посeлке, принесли большую пользу, но разбои, грабежи, кражи, обворовывание квартир продолжались. Для усиления борьбы на совете бригадмила было решено устраивать засады на всех возможных подступах к местам преступлений и вокруг мест сосредоточения преступников.

Было организовано несколько отрядов, и для усиления их действия участковый инспектор закрепил за ними оружие. Конечно, оружие доставалось не всем, а только тем, кто в совершенстве им владел. А для получения права на получение оружия были организованы ежедневные занятия. Проводились они по всем требованиям стрелкового устава Красной армии. Групповые облавы на преступников оказались результативными. К утру, бригадмильцы приводили десятки воров и грабителей, в большинстве случаев взятых с поличным.

Во дворе и коридорах участка лежали кучи украденных, пока ещe неопознанных, вещей. Валялись чемоданы, сундучки, которые преступники не успели вскрыть. На каждого задержанного, как правило, составлялся протокол, после чего виновники размещались в камерах предварительного задержания. Для окончательного следствия задержанных отправляли в Болотное под специальным конвоем, прибывающим за ними из районного отдела милиции. Сопроводительные записки составляли участковый инспектор и староста бригадмильцев.

У Ерeмина, была неисчерпаемая память на всех преступников и, плюс к тому, имелась огромнейшая картотека на всех «законников» любого профиля, от карманника до опаснейшего бандита.

После проведения усиленных мер борьбы количество преступлений поубавилось. Реже стали раздаваться крики о помощи. Сами же беспризорники и мелкие воришки, карманники и домушники исчезли из окрестностей Юрги и старались обойти еe стороной.

Это не означало, что бригадмил сыграл свою роль и стал, как бы, не у дел. Несение охранной службы посeлка не уменьшилось, а только изменилось до некоторой степени.

Самопроизвольно создававшиеся банды из ссыльных, бежавших из Нарыма, стали более активно проявлять свою деятельность, и слухи об этом распространялись всe настойчивее. Правда, банды действовали пока много севернее Юрги, в лесах и на трактах, особенно на Московском, за сeлами Мальцево и Зеледеево. Но в любое время они могли появиться в Юрге. Отсюда им гораздо легче выбраться в любую сторону, уехать по Кольчугинской ветке, выбраться в центральные районы России, скрыться на Дальнем Востоке.

Невдалеке от Чахлово и Лебяжье-Асаново, у деревни Шитиково было обнаружено несколько трупов, изуродованных до неузнаваемости. В деревне Солонцовке появился поджигатель зародов необмолоченного хлеба, стогов сена. Напряжeнность не спадала. В одну из ночей было задержано трое неизвестных, ожидавших поезда, чтобы уехать. У задержанных изъяли два обреза и наган.

Обнаружили бандитов юргинские бригадмильцы Овсиюк и Никитин. Никитин заметил, как один из бандитов, вроде бы незаметно, доставал из кармана две обоймы винтовочных патронов и наскоро всунул их в деревянный баульчик. Овсиюк быстро сбегал к участковому, и когда тройка подозреваемых с вещами направилась из дверей вокзала к поезду, их задержали.

В 1932 году, в начале зимы было совершено две попытки нападения банд на круглогодично охраняемый объект в воинских лагерях. Бандиты ставили своей целью добыть оружие и боеприпасы, но обе банды были задержаны, и попытки нападения прекратились.

Однако разбой кое-где продолжался до поздней осени 1933 года. То в одном, то в другом месте вооружeнные группы неизвестных людей нападали на скотные дворы обобществлeнного стада колхозов, избивали, связывали сторожей и угоняли коров, тeлок, а то и лошадей. Как правило, скот, угнанный со скотных дворов, где-то неподалeку наскоро прирезали, мясо забирали с собой, а внутренности, головы и шкуры бросали на месте убоя.

В 1932 году стали заметны некоторые положительные изменения: укрепление сельского хозяйства, расширение деятельности потребительского кооператива, ликвидация частной торговли, но для многих областей Советского Союза этот год оказался неурожайным. Урожай был крайне низким или погиб полностью в европейской части СССР, а также в восточных областях Сибири, начиная от Иркутской. Но в Западной Сибири урожаи выдались хорошие.

И вот, со второй половины октября, когда начались массовые обмолоты хлебов, к нам потянулись, как вороньe на падаль, спекулянты-перекупщики хлеба. Особо рьяно оккупировали наш район иркутяне. Они приезжали группами, сформированными из единомышленников или по семейно-родственным отношениям. Не дожидались открытия базаров по закупу хлеба, они выезжали в близлежащие селения и, не очень привередничая, прямо на местах скупали всe подряд: муку, зерно, масло, сало солeное и топлeное. Хлеб покупали большими партиями по нескольку десятков пудов.

На время полного выполнения своих закупочных программ они размещались у жителей нашего посeлка. Закупленное всякими правдами и неправдами, не скупясь на подкуп, отправляли по железной дороге. Спекулянты не останавливались и, отвезя партию продуктов к месту назначения, вновь приезжали в Юргу и делали новые закупки ещe большими партиями. Из-за этого цены на все продукты у нас подскочили в несколько раз.

Чтобы удвоить свои прибыли, спекулянты привозили сюда дефицитные товары, на которые был большой спрос, и производили обменные операции. Таким образом, закупаемые, вернее полученные в обмен продукты обходились им дeшево. Но в городах, куда доставляли спекулянты полученные продукты, продажа их шла по баснословным ценам.

Поток приезжающих скупщиков продуктов всe время возрастал и постепенно превращался в бедствие. Прекращение этого бедствия вылавливанием спекулянтов стало новой непростой задачей для участкового инспектора Ерeмина.

Спекулянты, привозившие с собой товары для обмена на продукты, изощрялись по-разному. Прослышав о бдительном юргинском страже, они брали с собой по одной привезeнной вещице и ехали в Юргу, как люди, вынужденные везти собственные вещи для обмена на продукты. Остальные привезeнные товары сгружали на станции Тутальской и оставляли их с другими соучастниками. Сами же, по прибытию в Юргу, нанимали подводы и ехали к переправе на Томи. Переправившись, направлялись в Тутальскую, там нагружали повозки и паромом возвращались на левобережье. Свой груз в Юргу привозили ночью или же оставляли его в Старой Юрге.

Узнав об этих хитростях спекулянтов, Ерeмин с группой бригадмильцев устроил засаду вблизи переправы. Многие из спекулянтов за свою деятельность поплатились изъятием и передачей их товаров в потребкооперацию.

Большая работа проводилась и на станции, где приезжие скупщики грузили продукты в вагоны для отправки к местам назначения. И здесь они шли на всякие ухищрения: паковали продукты в чемоданы, небольшие узлы, килограммов по тридцать весом, и договаривались с местными жителями в помощи отправки их упаковок. «Обработанные» скупщиками юргинцы нагружались их поклажей, входили и оставались в вагонах до начала движения поезда. Как только вагоны трогались, юргинцы выскакивали из поезда на сторону, противоположную перрону, и стремились скрыться с глаз.

Но против такой уловки действовал фактор малочисленности жителей Юрги: здесь все знали друг друга в лицо. И когда добровольные помощники спекулянтов появлялись на вокзале с грузами, было ясно, что шла тайная отправка запрещeнного. В вагонах рядом с «добровольцами» оказывались дружинники, и маскировка лопалась, как мыльный пузырь. Поезд на одну–две минуты останавливался у дальнего переезда и спекулянты со своими грузами высаживались на насыпь. Без брани не обходилось. Однако же нарушения законности пресекались, и виновные задерживались с поличным.

И всe же спекулянтами-перекупщиками от нас было вывезено очень много хлеба и других продуктов. Кроме мяса и масла сливочного отправили они тонны проса, гречневой и ячневой крупы, масла льняного и конопляного.

До самой войны и даже после неe, в наших местах выращивали хорошую гречиху, цветение которой было гарантом медосборов. Произрастало отменное просо, родился отличнейший лeн, из семян которого выжимали масло, а конопля вырастала двухметровой высоты. Эта культура и без посевов, за счeт осыпания семян, заполоняла собой огороды и все свободные участки земли, куда упала хоть одна коноплинка. Для птиц эта культура была неиссякаемым источником питания в любое время года. А масло конопляное!!! Кроме того, конопля давала крепкое отличнейшее волокно, а из него делали и канаты, и верeвки и ткали крепчайшую мешковину, брезентное полотно.

← Читать далее

Бытовая повседневность

Сады и огороды. Садоводство у нас не культивировалось. Считалось, что в Сибири не только фрукты вызревать не смогут, но и зародыши деревьев развиваться не будут. Обычно заявляли, что зимы здесь суровые, сильноморозные, лето слишком короткое и капризное.

Поделиться в соцсетях:

Читать далее →

Образование

Двадцатые и тридцатые годы можно отнести к годам революционного продвижения вперeд не только в развитии свободной жизни, но и в мышлении, познании и человеческих взаимоотношениях новой формации. Революция, случившаяся в 1917 году, неумолимо продолжалась. В ней сражались две враждующие стороны: одна – прожившая многие века, хозяйничая и нещадно эксплуатируя и вторая – всегда жившая в кабале и нищете.