Чехов в Мариинске

Тридцатилетний классик

К 1890 году Чехов был уже автором многих шедевров в жанре рассказа, чудесной повести «Степь» и пьесы «Иванов», шедшей в обеих столицах. Он прекрасно зарабатывал пером, кормил большую семью, щедро помогал нуждающимся, дружил с самым авторитетным тогдашним издателем Сувориным. В 1888 году он получил за сборник «В сумерках» Пушкинскую премию.

При этом критика регулярно пеняла Чехову, зачем он не пишет романов «с тенденцией», не поднимает «больных вопросов» и не дает портретов земских орангутангов, жертв полицейского режима и стриженых курсисток, которые в ту пору занимали умы публики примерно как нынче однополые браки.

Тогда-то Антон Павлович и решил отправиться на далекий Сахалин, хотя к тому времени не видел еще и ближней заграницы. Эта поездка вызвала неизлечимую по тем временам болезнь, чахотку, и стала причиной того, что Чехов прожил всего 44 года. Тем более обидно, что и книга «Остров Сахалин» в итоге получилась скучной, хотя и бесконечно благородной и поднимающей самые что ни на есть больные вопросы.

В Сибири

Чехов увидел Сибирь мимоездом, подробно изучать ее собирался, хотя, разумеется, глаз писателя и репортера и тут ему не изменял; да к тому же он обещал Суворину серию путевых очерков. Как назло, весна 1890 года выдалась холодной, и уже в Екатеринбурге писателю пришлось задержаться «для починки своей кашляющей и геморройствующей особы». Не надо забывать, что Чехов был южанин, уроженец Таганрога, и азиатский климат переносил с трудом.

«Отчего у вас в Сибири так холодно?» – «Богу так угодно!» – отвечает возница. Да, уже май, в России зеленеют леса и заливаются соловьи, на юге цветут акация и сирень, а здесь, по дороге от Тюмени до Томска, земля бурая, леса голые, на озерах матовый лед, на берегах и в оврагах лежит еще снег». Так начинаются очерки «Из Сибири».

В ночь на 6 мая Чехова вывалили из тарантаса в результате дорожного столкновения. «Если бы я спал или если бы третья тройка ехала тотчас же за второй, то я был бы изломан насмерть или изувечен». Ближе к Томску ему часто приходилось менять коляску на лодку, причем на Томи его лодка едва не опрокинулась. «Реки выступили из берегов и на десятки верст заливали луга, а с ними и дороги… Лодки же не давались даром – хорошая обходилась пуда крови, так как нужно было по целым суткам сидеть на берегу под дождем и холодным ветром и ждать, ждать…»

15 мая Чехов прибыл в Томск. Здесь он несколько дней отдыхал, встречался с местными врачами и журналистами, даже с одним интеллигентным полицейским. Между делом посетил дом терпимости. Один из его собеседников отмечал: «Антон Павлович тогда выглядел вполне здоровым человеком, полным сил и энергии».

Мариинск и его окрестности

21 мая Чехов выехал из Томска, 25-го был в Мариинске, а 28-го прибыл в Красноярск. Эта часть пути была самой тяжелой. Он «полоскался в грязи», задерживался на станциях по 10-15 часов из-за поломок коляски, а часть пути и вовсе прошел пешком.

Где останавливался Чехов в Мариинске, неизвестно; зато известно, что он послал своему семейству открытку с местной почты: «Весна начинается; поле зеленеет, деревья распускаются, поют кукушки и даже соловьи. Было сегодня прекрасное утро, но в 10 часов подул холодный ветер и пошел дождь. До Томска была равнина, после Томска пошли леса, овраги и проч. Чемодан свой бедный оставил в Томске на поселении за его громоздкость, а вместо него купил за 16 р. (!) какую-то чепуху, которая рабски распластывается на дне повозки. Вы можете везде теперь хвастать, что у нас есть экипаж. В Томске купил за 130 р. коляску с откидным верхом и проч., но, конечно, без рессор, ибо Сибирь рессор не признает. Сиденья нет, дно ровное, большое, можно вытянуться во весь рост. Теперь ехать очень удобно: не боюсь ни ветра, ни дождя. Только жду, что ось сломается, ибо дорога отвратительная. Плаваниям моим нет конца: утром плавал два раза да ночью придется плыть 4 версты. Я жив и совершенно здоров».

Дорожные впечатления

«Станционные разговоры везде по тракту ведутся на одну и ту же тему: критикуют местное начальство и бранят дорогу. Больше всего достается почтово-телеграфному ведомству, хотя оно по Сибирскому тракту только царствует, но не управляет. Утомленному проезжающему, которому осталось еще до Иркутска более тысячи верст, всё, что рассказывается на станциях, кажется просто ужасным. Все эти разговоры о том, как какой-то член Географического общества, ехавший с женою, раза два ломал свой экипаж и в конце концов вынужден был заночевать в лесу, как какая-то дама от тряски разбила себе голову, как какой-то акцизный просидел 16 часов в грязи и дал мужикам 25 рублей за то, что те его вытащили и довезли до станции».

Выпивка с закускою, легендарная рыба и непомерная дичь, местная интеллигенция, купечество и прекрасный пол также попадают в поле зрения Чехова. «Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа; она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поет, не смеется, не миловидна и, как выразился один старожил в разговоре со мной: «жестка на ощупь». Когда в Сибири со временем народятся свои собственные романисты и поэты, то в их романах и поэмах женщина не будет героинею; она не будет вдохновлять, возбуждать к высокой деятельности, спасать, идти «на край света». Тут Антон Павлович, положим, попал пальцем в небо, да к тому же и чужое: у сибирских романистов, от Вячеслава Шишкова до Михаила Успенского, женские образы привлекательнее мужских, а у нас в городе Кемерово три четверти уличных статуй принадлежит к женскому полу.

«Со мною от Томска до Иркутска едут два поручика и военный доктор», – отмечал Чехов. Один из этих попутчиков, простодушный поручик Шмидт, оставил об этой поездке воспоминания: «От Томска до Иркутска мы ехали на так называемых «дружках». Дружками назывались ямщики-крестьяне, везшие на собственных тройках… Часто «дружок» вез без пересадки и перепряжки перегона три, от 70 до 80 верст, и доставлял пассажира прямо к своему куму. У кума же, заслышав знакомые колокольцы, хозяйка дома снимала с полки ярко начищенный самовар, накрывала стол чистою скатертью и устанавливала всевозможными сибирскими яствами, первое место среди которых занимали шаньги. Путешественников принимали как гостей, причем хозяева обычно отказывались от платы. Чехову очень нравилась езда на дружках. Он угощал детей конфетами и пряниками, а взрослых подкупал своими непринужденными беседами».

Случались, стало быть, и отрадные впечатления. Впрочем, уже у Красноярска Чехов сменил гнев на милость (кстати, и сырая весна сменилась жарким летом), и заговорил о величии тайги и красотах Енисея куда более возвышенным слогом.

Памятные места

В очерках Чехов сравнительно сдержан; в письмах он дает себе волю: «Томск гроша медного не стоит. Грязь невылазная»; «Скучнейший город, и люди здесь прескучнейшие… горничная, подавая мне ложку, вытерла ее о зад». Ясно, что томичи затаили против Чехова некоторое недовольство. Выразилось оно в том, что скульптор Леонтий Усов в 2004 году воздвиг на набережной Томи, близ устья реки Ушайки, двухметровый бронзовый памятник под названием «Антон Павлович в Томске глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего «Каштанки». Писатель изображен босым, но в пенсне, в шляпе и с зонтиком. Памятник уже сделался одной из эмблем города.

Про Мариинск Чехов тоже ничего хорошего не написал, упомянул только ужасную дорогу на подступах к городу. Но в Мариинске зла не помнят. В местном литературном музее непременно расскажут о сибирских мытарствах писателя. Проведут с экскурсией по главной улице – Сибирский тракт проходил прямо через город, и здесь осталось немало домов, которые видел Чехов. В местном театре «Желтое окошко» в 2012 году поставили спектакль «Шутки плохого драматурга» по двум пьесам Чехова – «Предложение» и «Медведь». Он и до сих пор значится в репертуаре.

Впрочем, Достоевский про Кузнецк тоже ничего особенно хорошего не написал: комплименты отпускал, но все больше иронические. Да и странно было бы ждать от классиков утилитарной пользы. Как говорится, любим мы их не за это.Олег Третьяков.

Поделиться в соцсетях:

Читать далее →

Марина Мареева – писатель и сценарист, родом из Сибири

Герои ее книг, сценариев часто вступают в конфликт с мнением общества, их личным устремлениям, чувствам мешают существующие нормы, принципы, законы. Главное в произведениях — отношения мужчины и женщины. Ведь и сама человеческая жизнь начинается именно с этого.