Образование

Отношение к учeбе. Двадцатые и тридцатые годы можно отнести к годам революционного продвижения вперeд не только в развитии свободной жизни, но и в мышлении, познании и человеческих взаимоотношениях новой формации. Революция, случившаяся в 1917 году, неумолимо продолжалась. В ней сражались две враждующие стороны: одна – прожившая многие века, хозяйничая и нещадно эксплуатируя и вторая – всегда жившая в кабале и нищете.

Великая Октябрьская социалистическая революция разрушила устоявшийся уклад несправедливости, предоставила право порабощeнным самим устраивать свою жизнь, уничтожила неравенство. Двадцатые, тридцатые годы сделались фундаментальным плацдармом развития устройства новой жизни. Росла сознательность масс и понимание того, что им необходимо обретать знания. Нужно учиться, учиться и учиться, как призывал Ленин.

До трeх четвертей проживающих в Юрге были неграмотными, из них, может, одна десятая часть могла как-нибудь расписаться, и знала несколько букв, прочесть каковые могли только в печатном шрифте. Что же касалось цифр, то тут до десяти по порядку и цифры составные 15, 20, 50 знали почти все взрослые. Очевидно, самоучителями были деньги.

Процент грамотности у русских, основного большинства населения, был невысоким, как и у белорусов, украинцев, не говоря уже о башкирах, чувашах, мордве и других. Среди татарского населения процент неграмотности населения был значительно выше, чем у остального населения посeлка других национальностей.

В русских школах занятия проводились совмещeнно с мальчиками и девочками, как и формировались классы. Мальчиков в группах было значительно больше, чем девочек. Причина тому вполне объяснима. Семьи тогда, как правило, были многодетными. Не редки случаи, когда они достигали численности в восемь, десять и больше детей, а о яслях и детсадиках никто не ведал. Не могли представить, что это такое.

Во всех семьях старшие дети были первыми помощниками своих матерей в воспитании младших братишек и сестрeнок. Львиная доля этого воспитания ложилась на плечи девочек, и родители оставляли их в нянях-воспитателях до тех пор, когда кто-то из младших подрастeт и сможет их заменить или в семье уже станет некого воспитывать. Обычно к этому времени девочки уже становились переростками и стыдились садиться за одну парту с восьми- девятилетками. Так они и оставались подросшими неграмотными девчонками.

Можно было понять родителей тогдашних детей школьников и посочувствовать им. Вряд ли можно поверить, что кто-то из родителей, находясь в здравом рассудке, может своим детям пожелать плохого. Каждый хочет видеть своe потомство более счастливым. Но тогда для многих складывались условия так, что бороться за счастье детей было неимоверно трудно, а порой и невозможно. Поэтому порой и слышались болезненно переживаемые разговоры родителей с детьми:

– Не убивайся, доченька, проживeм как-нибудь без грамоты. Мне тоже ни одного дня не пришлось ходить в школу, а, дал Господь, живу не хуже тех, кои грамоту познали. Обстирываю, обшиваю детей, едим досыта. Ни на кого не гнeм горба. Подойдeт время, заведeшь и ты свою семью. Бог поможет, и счастье обернeтся к тебе, будешь жить в достатке.

Сколько горькой грусти было в таких родительских наставлениях, сколько желания осчастливить своих детей. Не знали и не видели они той дороги, по которой нужно шагать в жизнь. Трудно было подниматься из руин многовековой нищеты и бесправия. Однако же всe шло к большим переменам. Это люди начали понимать ещe в первые дни после пролетарской революции.

Труднее входило в нормальное русло новой жизни татарское население. Вера слишком глубоко пустила корни. Больше половины детей татар устраивались учиться в русских школах. Постепенно, года через четыре, получилось так, что в татарской школе остались ученики-мальчишки 8–11 лет, занимающиеся в первом классе, потому что неучившиеся в русских школах перешли в сарсазскую четырeхлетнюю. Учениц девочек-татарок в школах не было совсем. Их не отпускали родители, и никакие уговоры о надобности девочкам учиться не помогали.

Если мальчиков из татарских семей родители даже сами посылали учиться, то прямо отрицательно они же действовали в отношении девочек. Самим дочерям никто не удосуживался что-то объяснять или доказывать. Им категорически заявляли:

– В школу ходить не будешь!

Людям интересующимся, почему дочь не ходит в школу, ссылаясь на учения их веры, изображая свою богобоязненность и опуская глаза вниз, говорили:

– Жена в дому нужна рожать и кормить детей, служить своему мужу, который содержит всю семью. Зачем ей грамота? Аллах, сотворив мир, всe расставил на свои места, о чeм умные головы записали в Коран. Нам не дано перестраивать дела Всевышнего. Учиться женщине нужно только шитью да приготовлению блюд. Так жили наши предки, так и будет во веки веков.

Учебные заведения. В пристанционном посeлке в начале двадцатых годов, сразу после закрытия мечети, образовалось три школы для детей: две русских и одна татарская. Татарская расположилась в доме, где ранее была мечеть, на пересечении улиц Татарской и Сарсазской. Татарская школа была трeхгруппная. Тогда классы называли группами. Вторая школа была железнодорожная. До двадцать седьмого года она была пятигруппная и находилась в железнодорожном доме, напротив контейнерной станции, восточнее железнодорожной амбулатории. И третья школа была сельская четырeхлетняя, располагавшаяся по улице им Ленина № 107. (см. ниже, фото 31, 32)

В татарской школе насчитывалось около шестидесяти учеников, в железнодорожной – до 155–160 и в сельской до – 140. А детей в посeлке было в три–четыре раза больше.

К середине двадцатых годов настало время, когда не нужно было ходить и уговаривать родителей, чтобы они отдавали детей в школы, теперь всe очевиднее вырисовывалась нехватка самих школ. Если даже учесть, что около сотни мальчишек из татарских семей посещали школу в Сарсазе, а сотня девочек из русских семей по семейным обстоятельствам не могли учиться, то и тогда очень много ребят оставались вне школ, неохваченные учeбой. А какой выход из создавшегося положения?

Для детей железнодорожников вопрос с учебой был не особо трудной проблемой. На станции Тутальская, меньшей по значимости и по численности семей железнодорожников имелась семилетняя школа, способная охватить учебой около восьмисот детей. Местных жителей было немного, поэтому некоторые железнодорожники Юрги, пользуясь свободными местами в тутальской школе, помещали своих детей там. Кое-кто в Тайге или в болотнинской школе, а кое-кто и в Топках.

Фото 31. В 20-е годы на пересечении улиц Подгорная (Татарская) и Интернациональная (Сарсазская), на месте дома Подгорная 2 находилась мечеть. После революции в здании закрытой мечети разместилась татарская школа. По восп. К.Л. Шкрабы.2005 г. Съeмка Т.И. Васильева

Фото 32. Здание железнодорожной школы № 25. Построена в 1905, снесена в 1997 г. Съeмка Сосновского. Из архива ЮГКМ

В отношении сельских жителей было гораздо сложнее. Многие дети оставались без школы вообще, а другие, закончившие четырехлетнее обучение, оказывались вовсе за бортом. Некуда им было податься учиться дальше или овладевать какими-то профессиями, кроме домашнего труда.

В 1927 году разнeсся настойчивый слух, что в деревне Новороманово, за сорок пять километров от станции, открылась семилетняя школа. И некоторые родители определили своих детей туда. Здесь опять возникли трудности: не все родители, желающие продлить учeбу своих детей, имели возможность доставки их в школу за тридевять земель. Как-никак, до этого самого Новороманово взад–вперeд девяноста вeрст. На одну поездку необходимо было затратить весь день. Это при наличии хорошей лошади. Порожняком лошадь не погонишь. Необходимо для обучающегося отпрыска увезти продуктов, захватить корма для лошади, да самих седоков двое. Вот и наберeтся воз пудов в пятнадцать, если не больше. Следовательно, бегом не разгонишься. Некоторые родители отправляли туда учиться сразу двоих детей. Тут уж и подавно, целый воз поклажи приходилось везти.

Кое-кого устраивали через родственников в Болотное, а то и в Томск. Таких счастливчиков было не так уж много. Остальные же ребята так и оставались с четырeхлетним образованием.

Много позднее совсем немногим посчастливилось продолжить своe образование через ШКМ, ШРМ, ФЗУ и Рабфаки, но для этого им пришлось навсегда покинуть Юргу.

Пионеры. Осенью 1924 года, вскоре после начала учебного, учительница железнодорожной школы Мария Григорьевна Горбунова прошла по классам школы с подготовленным списком и пригласила записанных в него учеников, пройти в зал, в котором мы всегда проводили переменки. Вызванные ученики ждали этого, но для большинства такой сбор был загадкой. Все хотели знать, зачем их собирают, и, главное, после окончания занятий первой смены. Обычно невыполнивших домашние уроки оставляли без обеда прямо в своeм классе, а тут собирали в зал, где уже стоял отодвинутый от стены и накрытый красной скатертью стол, и были расставлены стульчики. Всего собралось в зале двадцать шесть человек.

Мария Григорьевна по поручению райкома комсомола провела «Учредительное собрание пионеров» железнодорожной школы из ребят учащихся 2, 3 и 4 групп. В пятой группе учеников моложе четырнадцати лет не оказалось. Тогда не редкость было встретить одиннадцати- двенадцатилетних ребят, занимающихся в первой группе, а семнадцатилетних – в четвeртой. Преимущество для вступления в пионерский отряд предоставлялось хорошо учившимся, большесемейным и ребятам из семей пролетариата. (По нашим понятиям тем, кто из беднейших).

Некоторые ребята знали, что за вступление в пионерский отряд бранить их не станут. Некоторые побаивались родителей и знали, что одной бранью не отделаешься, а наверняка получишь ремня или шлепков, порой таких, что страшновато подумать, но всe компенсировалось тем, что он пионер.

Мария Григорьевна понимала опасения и переживания ребят и всеми силами старалась помочь им личными беседами с некоторыми родителями. Кое-кого из родителей рано было агитировать и приходилось, до поры до времени, скрывать, что их дети пионеры. К таким родителям выискивались другие подходы. Беломытцев Вася на первом сборе заявил: – Ребята не говорите никому, что я записался в пионеры.

Так было и решено. Но не говорить это одно, а пионеры должны проводить какую-то работу, участвовать в общественно-полезных делах, иметь галстуки и носить их, а также у каждого должна быть пионерская форма. С галстуками легче, их приобретение взял на себя директор школы Иван Васильевич Безбородов. Вскоре галстуки появились у всех, а вот как быть с пионерской формой?

Пусть не дорого она стоит, но стоит. А где взять деньги? Не в каждой семье достаток позволял еe приобрести и, плюс к тому, не все согласятся с облачением его наследника в пионерскую форму. Особым тормозящим препятствием у некоторых были богомольные бабушки. Они тогда являли неумолимую силу в семьях и ничего не хотели слышать о пионерии. Грозили проклятиями. Обзывали антихристами, христопродавцами, бесовским отродьем…

Настойчивость Горбуновой, любимицы всех учеников школы, была так велика, что многие родители подобрели, разрешили своим детям быть пионерами, но не могли выделить средства на форму. А сколько усилий на это потратила Мария Григорьевна! У троих пионеров родители так и не согласились в том году на пребывание их детей в пионерах. Формы им пришлось шить из материала, купленного за счeт школы и десяти комсомольцев, заработавших деньги разгрузкой платформы угля на станции.

Отсева в пионерском отряде не было. Все ребята очень сдружились и выполняли все поручения, какие им давались. На первомайскую демонстрацию 1925 года все двадцать шесть пионеров вышли стройной колонной, одетые в изготовленную для них форму: розовые трусики, короткорукавные рубашечки и ярко-алеющие пионерские галстуки.

Во время движения демонстрации по улицам посeлка колонна пионеров шествовала первой, под отдельным своим отрядным флагом и с новеньким барабаном. Сколько завистливых ребячьих глаз было устремлено на горделиво вышагивающих первых пионеров Юрги!

Фото 33.Это не Юргинский пионерский отряд. Но и Юргинский мог выглядеть примерно также. http://22-91.ru/foto-vremen-sovetskogo-soyuza

Право открыть колонну демонстрантов они заработали своим участием в очень важной по тому времени работе: ликвидации неграмотности среди взрослого населения, занимаясь на подобранных и открытых комсомольцами ликбезах, просто в квартирах, где жили обучаемые. Не редкостью были случаи, когда в группах обучавшихся были их папы, мамы, бабушки, дедушки и старшие братья, сeстры и другие родные. Приходилось заниматься и с одиночками, устраивая уроки в удобное для обучающихся время. Более ста человек взрослых обучили в ту зиму пионеры в ликбезах. Часто случалось, что в занятиях они помогали друг другу или заменяли товарищей, по каким-то причинам не могущих проводить занятия.

Национальный вопрос. До двадцать восьмого года между ребятами, мальчиками от десяти до тринадцати лет, живущими в южной части посeлка и ребятишками северной части существовала какая-то национальная рознь-ненависть друг к другу, разжигаемая кем-то из более взрослых. Однако же узнать, кто был в этом заинтересован, было практически невозможно. Ясно, что исходило озлобление от старших, но от кого и зачем? Было крепко законспирировано. При встречах один на один – никаких драк не случалось, но достаточно было встретиться пусть небольшим группкам тех и других, тут же начиналась потасовка. Словесные перебранки не случались.

Местом постоянных схваток была площадка перед начавшимся в 1924 году строительством кирпичного железнодорожного вокзала, названная перроном. Тогда этот перрон являл собой нечто вроде грузовой площадки стройматериалов, складируемых и наваленных для постройки. Это были кирпичи, песок, известь, доски, кровельное железо, рисунчатые плиты для настила полов, цемент в мешках, накрытый брезентом, металлические балки, гравий и какие-то бочонки с разными материалами. Вокзал строился кирпичный – единственное здание в Юрге, и кто как не ребятишки могли являться постоянными наблюдателями такого «грандиозного» строительства.

Вот и шли сюда мальчишки со всех концов посeлка, собирались отдельными группками и, как только замечали сборище мальчишек-татарят, начиналась потасовка. Правда, дрались без применения каких-то орудий, а на кулаках, схватывались в борьбу, сбивали друг друга подножками. Доходило до ссадин, синяков и даже коекто изливал кровь из носа. Потасовки эти разгоняли почти всегда взрослые. При начале борьбы они относились к этому наблюдательски, но, когда видели, что драчуны увлеклись побоищем всерьeз, вмешивались в потасовки, разнимали, а неуeмным перепадали от них и подзатыльники.

А вот мальчишки повзрослее, лет четырнадцати и старше, жили между собой в мире. Никогда не конфликтовали и даже дружили. Потом, когда подросли драчливые мальчишки и вообще наладились взаимоотношения всех мальчишек, стихли буйные страсти. Мы часто вспоминали годы междуусобиц, высмеивали бывшую петушиную воинственность, находя в этом и шалости детства, и постоянные внушения стариков-религиозников, почитавших глубоко укоренившуюся национальную рознь, развиваемую веками служителями культа. Эти служители, оставшись не у дел, опираясь на крепкую привязанность стариков к вере, внушали и разжигали национальную непримиримость, ненависть к иноплеменникам. Разжигалась нетерпимость к русским вследствие того, что они поселились здесь и во всей Сибири на исконно татарских землях и появились сюда как поработители, всегда ждущие момента, как бы поработить правоверных магометян, изжить их с земель этих краeв.

В существовании национальной вражды имел немаловажное значение и тот факт, что с начала двадцатых годов была закрыта татарская мечеть, в то время как православная церковь – молебный дом существовала в Юрге ещe долгие годы. Верующие татары справлять свои религиозные культы отправлялись в Сарсаз или Зимник, а русская церковь собирала к себе верующих из окрестных деревень: Искитима, Староягодной, Новоягодной, Черемушек, Шитиково, Старой Юрги. Да и сами юргинцы не упускали случая посетить богослужения.

Среди татарского населения, лишeнного своей мечети, проводимые церковные богослужения имели свой резонанс. Появлялись разные кривотолки, воздействия на националистические настроения. И недовольство, как скрываемое постанывание больного, нет-нет, да и прослушивалось открыто.

Мальчишки 10–13 лет оказались тем материалом для религиозников, из которого они получали средства наглядной ненависти в действии. Каждую детскую драку они оценивали по-своему и распространяли слухи уже не о детских схватках, а о травлях русских на татар. По этим слухам выходило, что поножовщина, а не драки ребятишек, ведeтся русскими повсеместно, где появляются на жительство иноверцы. Разговоры о вражде русских и татар во многих местах воспринимались за чистейшую правду, и этим накапливалась озлобленность, которую приходилось изживать упорнейшим трудов агитаторов-атеистов, коммунистов и комсомольцев. Пионеры тоже сыграли немаловажную роль в борьбе за искоренение национальной вражды.

В железнодорожной школе немало училось ребятишек-татар, и пионерскому отряду дали задание повысить заинтересованность их в работе пионеров и лучших из них принять в свои ряды. Осенью двадцать пятого года двое: Айнутдинов Андар и Сафиулин Шариф первыми вступили в пионерский отряд, а зимой в отряде стало уже восемь мальчишек-татар. Это была большая победа. Первый же совместный концерт, поставленный пионерами в татарской школе Юрги, а через несколько дней в сарсазской, очень здорово повлиял на улучшение отношений ребят. Особо результативным было исполнение пионерами татарских песенок. Лица пожилых людей, присутствующих на концерте, добрели, становились добродушно-приветливыми. Но это не значит, что сразу наступил мир между мальчишками. Для этого потребовалось немало усилий, и прошли годы.